ИСТОРИЯ ДЕСЯТАЯ. Рассказывает Михаил:
— С Настей я познакомился в ***ске, куда приехал на работу. Она была моей соседкой: жила через дом от меня. Я обратил на нее внимание еще до первого нашего разговора: она сильно выделялась на «общеженском» фоне своим обликом — задумчивым, хрупким, трогательно-беззащитным…
«Женский телеграф» очень скоро осведомил меня о причинах ее задумчивости: у Насти был неверный муж, которого она обожала до безумия. Он открыто изменял ей, не имея никакой совести, а она была «придурковатой», по мнению одних, «блаженной» по мнению других, настроенных не так критично, и «святой» по мнению третьих, каковые составляли незначительное меньшинство. Такой репутацией Настя была обязана тем, что никто, включая мужа, никогда не слышал от нее дурного слова; всем она рвалась помогать, не думая о себе, — и большинство этим охотно пользовалось, а меньшинство преклонялось перед ней, проливая крокодиловы слезы над ее несчастной судьбой.
Настя была очень богата. В этом, собственно, и заключалась гнусная интрига этой истории: муж не желал разводиться с ней, ибо при его похождениях Настин папа оставил бы его голым. Впрочем, поговаривали даже, что они с папой спелись… Настя же и слышать не хотела о разводе, и всеми силами стремилась «сохранить семью», которой, по мнению большинства, у нее никогда и не было. Детей у них тоже не было, и женский телеграф нашептывал, что они с Гришей никогда и не занимались сексом.
В этой печальной истории мне было непонятно только одно: Настя была очень красива. Чего этому блудливому кобелю еще надо? Настя была высокой, крупной, но при этом казалась хрупкой и тоненькой, — то ли из-за точеных пропорций фигуры и лица, то ли из-за своего облика — нежного, тонкого, немного болезненного, но очень приветливого и улыбчивого. Насте было 33 года, но выглядела она, как девочка — с едва заметной, может быть, печатью времени на лице, — морщин у нее не было, но кожа чуть-чуть иссушилась… впрочем, стоило только заняться этим, и лечебная косметика убрала бы всю сухость, превратив Настю в 18-летнюю девочку в расцвете красоты и юности. Но Настя не занималась собой… Нет, она не была неряхой — красиво одевалась, тонко и со вкусом красилась, — но культ собственной красоты был чужд для нее.
Само удивительное, что было в Насте — это ее улыбка. Она не то что была какой-то гиперсексуальной или чувственной — нет, она просто была очень искренней, теплой, как солнечный день, — и очень детской. Настя улыбалась, как крестьянские дети на старых картинах, и была чем-то на них похожа: большие зеленые глаза, длинные белокурые локоны такого оттенка, будто они выгорели на солнце, — они оставались такими и зимой; пышная грудь, которую Настя прятала под закрытыми фасонами, — но она так соблазнительно распирала ткань… А главное — Настя была такой трогательной, чистой, наивной… казалось, что она прожила последние 15 лет своей жизни в летаргическом сне, так и оставшись нежным ребенком.
Я стал думать о ней. Вначале — не более, чем о явлении, которое запоминается на общем фоне; потом — все больше, пристрастней, эмоциональнее; и наконец — она заняла все мои мысли, стала сниться мне, проникла в мои эротические фантазии… Я с удивлением и досадой констатировал совершенно невозможную вещь: я, прожженный индивидуалист и циник, каковым я себя считал, безответно влюбился в замужнюю женщину, с которой даже не был знаком.
Последнее обстоятельство, впрочем, было поправимо, но я никак не мог собраться с духом. Я тысячу раз задавался вопросом: ну познакомлюсь я с ней, ну подружусь, — а дальше что? Ведь она безумно влюблена в своего кобеля; и даже если мне удастся соблазнить ее — чего я добьюсь, кроме лишних слез на лице этой и так несчастной красавицы?
Но случай однажды повернул все в неожиданную сторону.
***
Как-то раз по улице пронесся слух, что Настя спятила от горя.
Естественно, я заинтересовался этой новостью — и выяснил, что Настя будто бы «что-то видела», когда гуляла одна в лесу. На мои расспросы, что же это было, внятного ответа я не получил: одни говорили, что Настя видела Бога, другие — дьявола, третьи — будто она общалась с привидениями… Правда, кроме этих версий, я услышал и более конкретную информацию, которая сразу насторожила меня: якобы муж, сговорившись с папашей, хочет упечь Настю в психушку, чтобы прибрать к рукам ее состояние. Я сразу понял, что это вполне вероятно — и сильно встревожился.
Буквально через день-два я случайно встретил Настю в сквере на скамейке — вдалеке от дома. Она плакала. Вид у нее был таким, что я не выдержал и подсел к ней:
— Вам помочь? Что-то случилось?
Мы все еще были незнакомы. Она благодарно улыбнулась, доверчивая душа, — но что-то в ее улыбке было затравленное, безнадежное… Она пожаловалась мне, будто мы были знакомы всю жизнь:
— Они не верят мне… Они считают, что я сошла с ума. Вы тоже не поверите мне
— Почему вы так думаете? Что стряслось с вами?
Мне страшно хотелось обнять ее, и я еле сдерживался.
— Я… я не знаю. Мне никто не верит.
— Расскажите мне. Я не могу смотреть, как вы плачете.
— Да? Я, наверно, очень некрасивая, когда плачу… Ну хорошо. Понимаете, я видела что-то. В небе, и потом на земле. Я действительно это видела!..
— Что вы видели?
— Не знаю!… Я не знаю, что это
— Попробуйте описать это. Так, как вы описали бы, например, картину или фильм.
— Описать? Ну… Я шла по лесу… я часто гуляю одна по лесу, вы не думайте, я просто люблю быть одна, — и вдруг увидела свет. С неба. Это было не солнце, и не прожектор… это был нечеловеческий свет. Яркий, бело-голубой, ослепительный свет. Он будто пронзил меня насквозь. Я закричала…
— Вы видели что-то, кроме света? Что-то еще?
— Да… Я видела фигуры. Они… они тоже были непохожи на людей. Как тени в этом потоке света, такие мутные тени… Они двигались, приближались ко мне… Вы мне верите?
— Верю, — сказал я, в самом деле веря ей. Я сказал это не потому, что «ловил момент» — я в самом деле чувствовал, что Настя совершенно нормальна. О чем-то подобном я читал когда-то — кажется, о контактах с инопланетянами…
— Эти фигуры подошли близко к вам?
— Нет… Я их видела издалека, как сейчас — вон тот дом. Они… они были непохожи на людей. Большие головы… Боже!… Мне было так страшно. И мне никто не верит
— Я верю вам. Успокойтесь.
— Правда верите? — она недоверчиво встрепенулась. В ее взгляде была такая детская надежда, что у меня защемило в сердце.
— Правда верю. Конечно, верю. Знаете, что я думаю? Я читал о таких же случаях; многие люди видели то же, что и вы. Вы, скорее всего, встретились с инопланетянами. Пришельцами с другой планеты. Видите, как все просто? Это были обыкновенные люди — только с другой планеты. Вот и все.
— Да? — Настя неподражаемо улыбнулась сквозь слезы. — Инопланетяне? Так просто?
— Думаю, да. Больше того — я знаю людей, которые всерьез заинтересуются тем, что вы видели. Ученых, уфологов… — На самом деле я не знал ни одного уфолога, но собирался самым серьезным образом отыскать их для Насти хоть с края света. — Скажите… Вот вы сказали — кто-то думает, что вы сумасшедшая. Кто это?
— Да все! Все, кому я рассказывала это. Я уже и перестала рассказывать… Вы первый, кто поверил мне. А муж мой — он… — и Настя снова расплакалась. — Извините
— Что же муж ваш — не верит вам?
Считает сумасшедшей? — Я собирался докопаться до сути. — Не плачьте: видите — я-то вам верю, и считаю вас абсолютно нормальной, такой же, как и я
Настя всхлипнула и взяла меня за руку.
— Так странно… Я так благодарна вам! Я вас впервые вижу… или мне кажется, видела вас где-то?… — и вы меня понимаете… Я чувствую — вы понимаете меня.
А муж мой… Он хочет посадить меня в психушку. Он… он…
И Настя снова разревелась. Я не выдержал — обнял ее, прижал к себе это трогательное существо, — Настя первые секунды напряглась, но тут же поддалась, обмякла — и уткнулась лицом мне в грудь, вжимаясь все крепче в меня. Ее сотрясали рыдания.
Я гладил ее по плечам, по спине, по нежным шелковистым волосам, сгорая от жалости и не веря своему счастью
***
Мы очень подружились с Настей. С мужем ее я так и не был знаком, к счастью для него и для меня: думаю, миром бы наша встреча не закончилась, и у нас обоих возникла бы куча проблем. Настя доверяла мне как брату, и я сходил с ума от этой удивительной доверчивости, чистой и безоглядной: Настя клала руки и голову мне на плечи, прижималась ко мне, обнимала меня, и все это — с полнейшей уверенностью в чистоте моих намерений, в моей порядочности… Настя была наивна, как деревенский ребенок, и притом — совсем неглупа, культурна, образованна; она знала наизусть целые сборники стихов, плакала от радости, слушая музыку, и расцветала от каждого комплимента, как мак. Мои мучения вошли в новую стадию: Настя была так чиста, что и подумать о ее совращении было противно. Странно было думать, что эта доверчивая девочка — зрелая женщина, на три года старше меня, что многие в ее возрасте уже стали старыми грымзами
Между тем муж изменял ей по-прежнему. Он попытался упечь ее в дурдом, но я постарался добыть Насте «нужного» врача для освидетельствования, оставаясь сам в тени, — и Настю признали нормальной. Григорий явно не собирался останавливаться на этом — но, по краней мере, у нас была какая-то передышка.
Я думал, что вечно обречен на страдания от неразделенной (вернее, разделенной наполовину) любви, — когда новый случай снова повернул все в другое русло.
Однажды на работе я услышал, как Тонька, наша секретарша, болтает с каким-то мужиком. Тонька была обычной крашеной оторвой, каких пруд пруди, и я не обратил бы внимания на ее кавалера, если бы она не назвала его Гришей. Заинтригованный, я выглянул — и увидел лощеного «нового русского» в пиджаке, перстнях, цепочках и запонках. Я, как говорится, «нутром почуял», что это — Настин муж. Значит, Тонька — очередная его блядь. О чем же они воркуют? Я поскорее достал свою мобилку с чувствительным микрофоном — и сунул в дверную щель
И не зря. Очень скоро я услышал примерно следующее:
— Сколько эта сука будет висеть у тебя на шее?
— Уже недолго. Пару капелек в чай
— Ты что, охуел?
— Да не, нормалек, не волнуйся, просто мухи в голове заведутся… Освидетельствуем, отправим на лечение, и
Я, стараясь, чтобы меня не заметили, вышел боком на лестницу — и во весь дух помчался домой, на бегу набирая Настю.
… Она отреагировала так, как я и боялся: прослушав запись до конца — сидела, побледнев, как манекен, не плакала, не причитала; только судорожно сглотнула — и вдруг сорвалась с места и выбежала вон.
Я побежал за ней, но не успел догнать ее: она исчезла. Нырнула в машину или в автобус…
Сказать, что я переживал за нее — значит не сказать ничего. Я не знал, что она может натворить; я не знал, начал ли на нее действовать психотропный препарат… Я боялся, что она наложит на себя руки. Я побежал к ней домой, плюнув на все — но дома ее не было. Хорошо, что Григория тоже не было… Я бродил по городу, зашел в тот самый сквер… наконец, сообразив, что мне лучше быть дома и ждать ее, — поехал домой.
И через полчаса — звонок в дверь! Я подскочил, открыл — и не удержался от вскрика. Это была Настя, но — Боже, в каком виде! Я не сразу и узнал ее. Она была сильно пьяна, — я испугался, что на нее действует препарат, но потом услышал запах коньяка, — а главное, она была лысой! Она побрилась налысо! Ее прекрасных белокурых прядей, пушистых, шелковых, больше не было. Вместо них — розовый лысый череп
Она саркастически улыбалась, глядя на меня.
— Что, красиво, правда? — она показала на свою голову. — А я к тебе в гости. Не возражаешь?
Она шаталась и еле говорила.
— Настя! Что… что ты сделала? Что с тобой? — в ужасе крикнул я.
— Войти можно? Или тут, эээ… на улице будем? А?
Побрившись, Настя стала розовым уродцем, похожим на мультяшных пупсиков; вместе с тем в ней появилось что-то невозможно трогательное, детское и жалостливое, — я чуть не заревел, глядя на нее, и остро, как никогда, ощутил, как я ее люблю, обожаю до безумия — даже такую, лысую и пьяную…
Она зашла ко мне, по-прежнему бравируя:
— А может, ты меня это… трахнешь? А? Или только Гриша может спать с тем, кто ему нравится? Я тоже… я…
Но я не выдержал — обнял ее, прижал к себе, погладил и сказал:
— Настенька, солнышко… ну что ж ты так? Ну почему? Зачем?
Тут Настя разревелась, забилась в истерике — и я долго, долго успокаивал, гладил ее, целовал ей лицо, ушки и лысину, которую сразу очень полюбил; снял с нее верхную одежду, снял блузу, майку, под которой не оказалось лифчика — и стал гладить Настю по голой спинке, шее и плечам, зная, как это успокаивает.
Настя поддалась раздеванию совершенно безропотно — так она была пьяна; я не смог удержаться от искушения потрогать ее груди, которые видел впервые в жизни — они оказались такими чудными, такими пышными, милыми, пухлыми, что я просто лопался, сидя на диване и поглаживая Настю по обнаженной спине…
Мне ничего не стоило сейчас трахнуть ее — она была так пьяна, что ничего не запомнила бы; но я не мог этого сделать. Я убедил себя, что обнажил Настю только для успокаивающего массажа — и вкладывал в него всю душу. Мало-помалу она успокаивалась, расслаблялась, зарываясь в меня, как ребенок, все глубже и глубже… наконец — перестала всхлипывать, задышала ровно, спокойно, — и я понял, что она уснула.
Настя спала на мне, сидя рядом, прижавшись всем обнаженным торсом ко мне, положив лысую головку мне на плечо, — и я гладил, гладил ее по спине… Оттого, что я держу на коленях это беззащитное существо, доверчиво уткнувшееся в меня, глажу его по голой спине, чувствую тугие подушки грудей, вжатые в мою грудь, ласкаю, успокаиваю его — мне было хорошо, как никогда. Лысина ее стала казаться мне безумно сексуальной и волнующей; обняв Настю и продолжая ее гладить, я взялся другой рукой за свой член, вздыбивший брюки, начал мять этот бугорок, налившийся терпкой сладостью — и через секунду растекся тысячей сладких капелек, вжимаясь лицом в Настино плечико, вдыхая запах ее тела…
Через несколько минут заснул и я. Снилось мне что-то очень хорошое, теплое, интимное; там были я и Настя, но в каком контексте — я не запомнил.
***
Проснулись мы одновременно. Открыв глаза, я не увидел ничего: на дворе была ночь. Настя по-прежнему была у меня на руках, гибкая, полуобнаженная, — и от ее близости, от того, что она осталась рядом, мне было хорошо…
По ее дыханию я понял, что она тоже проснулась; она вздохнула — и вдруг, осознав, что сидит на мне, вздрогнула, ахнула, дернулась… Я обнял ее крепче, погладил и сказал:
— Насть, не бойся, — это я, Мишка. Ты у меня дома. Мы просто заснули с тобой, и проспали до ночи.
— Миша?…
Ты? — Голос у Насти был неуверенный, удивленный, и я понял: она ничего не помнит и не понимает. Настя высвободила руки, провела ими по телу, вскрикнула… — Ах!… Ты что… мы что
— Нет, — сказал я. — Нет, не бойся. Просто я раздел тебя, чтобы сделать массаж. Ты не помнишь?
— Массаж? Нет, не помню… — Настя не вырывалась из моих объятий, но была напряжена. В темное она, видно, попыталась поправить волосы… и снова вскрикнула: Ах!… Что с моими волосами?..
— Ты побрилась налысо, — сказал я как можно мягче и беззаботнее. — И очень правильно сделала, кстати. Ты — одна из тех редких женщин, кому это идет
— Побрилась?… — с ужасом повторила Настя.
Как?… Как тут включить свет?!
— Сейчас включим… Привстань! — и я, мягко отстранив Настю, поднялся и нащупал выключатель.
Полуобнаженная лысая Настя была хрупкой, трогательной и обалдевшей; она уставилась на меня, полураскрыв рот, потом посмотрела вниз, ахнула, прикрыла груди руками
— Прости, что я раздел тебя. На тебе не было лифчика, а мне нужна была твоя спина. Для массажа. Успокаивающего. И — видишь, как он подействовал хорошо: успокоил нас обоих. До часу ночи… — Я улыбнулся; улыбнулась и она, не снимая рук с грудей. — Вот зеркало, — сказал я, — иди посмотрись.
Я сказал это в надежде, что она понравится себе. Она подошла к зеркалу, — и снова ахнула, распахнула глаза на пол-лица, приоткрыла рот… руки сами собой убрались с грудей… В полумраке вечернего освещения лысая Настя светилась очень своеобразной терпкой красотой: три розовых шара, больших, примерно одинаковых по объему — две груди и лысый череп — «перекликались» друг с другом, отражали блестки ночника и прямо-таки лучились болезненной сексуальностью. Хрупкая Настина фигура, плавным изломом втекающая в изящную линию джинсов, была прекрасна до головокружения; полуобнаженная Настя вдруг почувстовала это — я увидел, как она приосанилась, как вздыбила грудь… Женщина, горделиво приподнимающая обнаженную грудь — этого не выдержит ни один мужчина; я подошел к Насте, положил ей руки на плечи — она не сопротивлялась, — поцеловал ей лысинку и сказал:
— Ну что, нравишься себе? С волосами ты тоже была прелесть, но сейчас в тебе появилось что-то такое… не знаю даже, как сказать
— Что-то такое… монстроватое, — засмеялась Настя, но я видел, что она довольна своим видом. — Ты не знаешь, что это на меня такое нашло — так разукраситься? Я так гордилась своими волосами
— Не знаю. Не все ли равно? Главное, что получилось удачно, — сказал я, подходя к Насте. В одной руки я держал кисть, в другой — банку туши, обыкновенной черной туши для черчения. — А сейчас будет еще удачнее
— Что ты делаешь? — уворачивалась Настя, но я придержал ее: — Спокойно, — не режу, не бойся… Всего лишь маленький визаж
Настя, наконец, со смехом поддалась мне, и я покрасил ей лысину черной тушью, нарисовав на ней мальчишеский пробор с завитком. Потом я вычернил ей светлые брови и, заставив закрыть глаза, сделал вокруг них черные тени, аккуратно покрасил пушистые ресницы… и напоследок я, размазав пальцем тушь по губам, подтемнил ей ротик. Получилось настолько смешно и вместе с тем сексуально, что мы долго хохотали и любовались на Настю со всех ракурсов.
Настя была совершенно неузнаваема — она стала милой целлулоидной куколкой; собственная неузнаваемость настолько поразила ее, что она не могла поверить в то, что это она — и все смотрелась и смотрелась в зеркало, вздрагивая от смеха. Смех у нее был милый, детский, звонкий…
Потом черноголовая Настя отобрала у меня тушь и принялась за меня: нарисовала мне усы, бороду, веснушки… Мы веселились, хихикали, и я радовался, что стресс позади. Разрисованная головка Насти, ее плавная фигурка, обнаженные груди сводили меня с ума. Настя говорила мне:
— Странно: впервые в жизни хожу при посторонних с голым этим самым… и ничего — живая!… Всегда думала — умру со стыда
Она стеснялась даже произнести слово «груди». Я спросил: разве я — посторонний? Настя ойкнула; ей стало стыдно, она побежала ко мне, порывисто обняла меня, обвила шею руками:
— Ну что ты, Мишенька!… Ну прости меня, я сболтнула сдуру… Ты — самый лучший мой друг, самый близкий мне человек…
Сказав это, она вдруг задумалась, взгляд ее застыл — и я, чтобы отвлечь ее, сказал: — Идем смывать наши художества.
— Идем, — улыбнулась она. — Где у тебя ванна?
Настя нагнулась через бортик, умопомрачительно свесив груди вниз — они свисали, как надувные шарики, — а я нежно водил ей мыльной губкой по лысине, смывая тушь.
От этой процедуры Настя неожиданно засопела, даже застонала, стала дергаться всем телом… посмотрела на меня и сказала: — Ну и ну!..
— Что случилось?
— Да так, — новые ощущения… Еще когда ты кисточкой водил мне тут… Пробирает до костей. Аааооо!… Слушай!… Аааа… Наверно, так нельзя. Понимаешь? Я еще… Аааааоооу! Ой, кошмар какой! Мишенька!!! Ну что ж ты делаешь?..
Но я уже понял, что прикосновения к лысине страшно возбуждают Настю; тут же мне пришла в голову идея — и, намылив Настин череп как следует, я взял душ, включил его на самый сильный напор — и направил Насте прямо на лысину
— Ааааооооууу! — хрипела Настя, пытась спастись от жестких струй, впившихся ей в кожу на голове, — но я не пускал ее, обхватив как бы невзначай за груди, за соски, — и полуголая Настя выла и извизвалась у меня в руках.
Когда я выключил воду, Настя была моя. Я понял это, когда она посмотрела на меня сквозь слезы, дыша тяжело, как после пытки; она была обмякшей, безвольной, пораженной, — и я привлек ее к себе.
Я не соображал, что я делаю; я уже не мог терпеть. Этот лысый чудик, розовый, как поросенок, сводил меня с ума. Я прижал Настю спиной к себе, мял руками обе ее груди, взбивая их, как вожделенные перины, — и целовал ей макушку, постепенно усиливая ласки. Я вылизывал ей лысину, как мороженое, плоским языком, облизывая по дороге ушки и затылок, — а она задыхалась, выла и шептала:
— Миша, что ж ты… что ж ты делаешь?… так нельзя… аааааааааа!… Ааааоооооууу!
Она потеряла голову; грудь ее вздымалась под моими руками, соски отвердели, бедра давно терлись об меня, как ласковый кот… Зажав ей сосок и продолжая вылизывать лысину, я стал другой рукой расстегивать ей джинсы.
Когда мы оба остались голыми — я развернул ее к себе и крепко прижал, вдавливаясь членом в ее живот; Настя сама прижималась к мне всем телом, намазываясь на меня, как масло, и шептала: — Миша, я не могу, не могу… так нельзя, Миша… — и еще плотнее терлась об меня, возбуждая меня до потери памяти. Я прильнул к ее губам…
Наконец-то! Я целуюсь с Настей!… наши губы, языки сливаются, стекаются в единый обволакивающий комок… Внезапно я поднял ее на руки и понес в постель.
Она стонала и извивалась у меня на руках; против моего лица была ее щель, розовая, аккуратно выбритая, — я несколько раз поцеловал ее туда и, хоть коснулся только лобка, не проникнув в серцевину, — Настя выгнулась от этих поцелуев, как от тока, и я чуть не уронил ее. По ее ногам текли липкие ручейки, которые я размазывал рукой, как варенье или мед.
Я ее уложил в кровать и зашептал, дрожа от возбуждения:
— Настенька! Я тебя сначала ротиком, хорошо? А то сам я не выдержу, если сразу… — и, хоть мне смертельно хотелось пробуравить ее …
до костей, — лег у ее ног и приник к ее бутончику, истекающему соками. Настя закричала — и поскорей раскрыла мне навстречу свою сладкую сердцевину, чтобы я нырнул туда — глубже, глубже, чтобы вылизал ее до капельки, чтобы обласкал своим языком самые нежные, самые сладкие ее уголки
Я вылизывал ее, не веря, что делаю это, — а Настя умирала от наслаждения, выгибаясь на кровати, и насаживала свою щель на меня так, будто хотела, чтобы я сунул туда голову. Она хрипела, кричала и бессвязно шептала что-то — мое имя и какие-то слова, которые я не разбирал. Очень скоро — буквально через минуту — она стала кончать, исходя в мучительных криках, — и вот тут-то я и ворвался в нее, натянув ее членом, который, казалось, стал железным. От долгожданного погружения в сладкую щель я умирал, я захлебывался сладостью и буравил Настю до самой матки — пока она металась и кончала подо мной. Я думал: как все просто и хорошо, смертельно хорошо — я ебу Настю, она кончает подо мной; почему мы не делали этого раньше?..
Я оттягивал свой оргазм долго, как мог, — целых полминуты, пока Настя, изрыгая чудовищные вопли, колотилась бедрами об меня, вспарывая моим членом свои потроха, — полминуты, казавшиеся вечностью, — и наконец не выдержал — упал в бездну и летел, падал, несся к чудовищному взрыву, который, казалось, разнесет наши гениталии на клочки
***
Мы лежали молча — долго, тихо, счастливо; мы были вместе — одним телом и одной душой. Я вылизывал ей голову, как мороженное — лысая Настя таяла от наслаждения, растекалась в сладкую лужицу, отдаваясь этой ласке; я сосал, смоктал ее необыкновенные груди, вылизывал ей все тело, как кошка, трахал ее снова и снова — без конца, без удержу… Вначале мы почти не говорили, но потом шок от сексуальной бури стал проходить, и Настя разговорилась. Чего я только не услышал!… Она сказала мне:
— Не думай, что я распутная. Я ни за что не пошла бы на это, если б не любила тебя.
— Ты любишь меня?
— А что, разве не видно за версту?… Я смертельно влюблена в тебя, Мишка. Я готова быть тряпочкой у твоих ног. Разве не видно? Я влюбилась в тебя с первой нашей встречи… Когда я ревела тебе в жилетку — я уже обожала тебя; не знала, как зовут — и обожала… А ты — скажи, ты любишь меня? Или — просто… пикантное приключение?
— А что, по мне разве «за версту не видно»?
Настя счастливо улыбнулась, сказала — Видно!… — Я спросил ее:
— У тебя до меня были мужчины… кроме мужа, конечно?
Настя вздрогнула, помолчала — мне не стоило спрашивать это, — и наконец ответила:
— Да… Был один. Я не любила его. Как бы тебе объяснить… В общем, у нас с Гришей секса почти не было, а то, что было… в общем, я однажды пожаловалась подруге — та спросила про мою сексуальную жизнь, а я сказала, что жизни, в общем-то, никакой и нет… И я сильно… затосковала, скажем так, — всякие фантазии были, желания… Тебе можно рассказать, ты поймешь, не осудишь… И подруга уговорила меня пригласить мужчину. По вызову. Я и не знала, что такие тоже бывают… Говорила — с ума сойдешь, пойдешь налево, не выдержишь… надо выпустить пар, говорит… Это было… в общем, это было в темноте, я настояла на этом, — мне было страшно стыдно, я не хотела, чтобы он видел мое лицо… я боялась ужасно, стыдилась, проклинала себя, и все надеялась, что он не придет, хоть и заплатила бешеные деньги… Но он пришел. И — да, это случилось. Он делал со мной, что хотел — и лизал там, вот как ты, и такое делал, что даже стыдно сказать… Гриша никогда ничего подобного… Было страшно приятно, я умирала просто — чего там, тебе можно сказать! — я была будто беззащитной, голая вся, в его власти, — а он как чудовище, он пожирал меня, делал со мной все, что хотел… Это была моя фантазия, и она сбылась… Мне тогда было 24 года. Но потом… Потом был настоящий ад. Я чувствовала себя шлюхой, публичной девкой, чувствовала себя гадкой, мерзкой, грязной… Это было невыносимо, я даже хотела резать вены… И я решила: раз я такая — я должна искупить вину, я должна жить для мужа, все прощать ему, должна хранить нашу семью… Но послушай, что я тебе скажу: то, что было сейчас с нами… то, что ты делал со мной… Это было… я не знала, что такое бывает!… Господи!… Как ты это сделал, Мишка? Почему я просто… ну, теку, как дырявая труба — стоит тебе потрогать меня? Ты рисовал вот на мне кисточкой — а наслаждение было уже такое, что с тем случаем и не сравнить… Почему так?
***
Очень скоро Настя развелась с мужем и вышла за меня. С этим событием было связано много хлопот, тревог и гадостей, но я не хочу их здесь пересказывать. Скажу только, что все кончилось хорошо, но Насте пришлось откупиться половиной состояния…
Настя выходила за меня уже беременной — она забеременела в ту первую нашу ночь, — и потом у нас пошли детки, как на конвейере. Настя всю жизнь мечтала о детях, отчаялась уже — и потом так вдохновилась, что родила мне в первые года брака четырех!
Голову я первое время ей брил, и ходила Настя в парике, точно имитирующем ее прежние волосы — уж очень ее возбуждали ласки лысины, мы даже думали навсегда оставить Настю лысой, — но потом я соскучился по ее шелковистым локонам, и очень быстро — за две недели — у Насти на головке отрос беленький пушок, милый, тоненький, и Настя стала похожа на одуванчик.
Настя оказалась самым ласковым созданием на свете. Она липла ко мне, как маленькие дети липнут к маме — не желая проводить вне объятий ни секунды. В своей жизни она очень недополучила тепла и ласки, и со мной отчаянно стремилась компенсировать то, что ей недодали. Я иногда не понимал, кто она мне — жена или дочь; несмотря на то, что она была старше меня на целых три года, я часто относился к ней, как милой, обожаемой дочурке. Ласки ее часто были совсем не сексуальными: просто она липла ко мне, требуя любви и нежности. В ней, когда она ласкалась ко мне, не было ничего взрослого…
Даже и сам секс она воспринимала как часть таких детских ласк. Трахались мы каждый день и каждую ночь, кончая помногу раз, и Настя все никак не могла насытиться — ведь секса она в жизни тоже очень недополучила. Она с жадностью поглощала тепло, любовь и наслаждение — и я радовался, что наконец-то она купается в них в избытке.
А еще Настя стала очень разговорчивой. Она часами говорила со мной, выплескивала мне себя, наверстывая дефицит общения, и я вбирал в себя ее жизнь, стараясь быть благодарным слушателем. Она рассказывала мне все, у нее не было никаких тайн от меня; часто бывало, что после секса мы беседовали до глубокой ночи… Я был ужасно рад, что это хрупкое создание наконец счастливо.
Я зазвал косметологов, и они за месяц превратили Настино личико в свеженькую физиономию 18-летней девочки. Никто не верил, что ей 33; даже 25 ей никто не давал.
Инопланетяне ее больше не беспокоили. Однажды она сказала:
— Я так благодарна им… Они прилетели, чтобы познакомить меня с тобой.
E-mail автора: 4elovecus@rambler.ru
Автор: Человекус (http://sexytales.org)
У нас также ищут:
если девушка испытывает удовольствие но не получает оргазм, молодую брюнетку выебали, русский инцест сын трахает мать в жопу, жестоко порно инцест, как псы ебут баб, три негра ебут чужую жену, позы при которых девушка достигнет оргазма, Массажист погладил девушку и трахнул, мама с дочкой инцест смотреть онлайн, русскую жену ебут, смотреть порно ебут старух волосатых, толпой ебут раком, порно рассказы маму по принуждению инцест, инцест ролики русские, смотреть гей фильмы инцест, взрослую девушку трахнул мальчиков, Молодуху ласкают похотливые мужики, аниме жанр инцест романтика, порно фото жопа фистинг, видео порно секс сынок трахнул маму, раки и миньет, смотреть русский инцест брат сестра онлайн бесплатно, смотреть фистинг онлайн без смс и регистрации, порно ролики как девки сквирт, Мужики трахают по кругу девушку по вызову, мы трахнули мою жену с другом русское онлайн
