Байки о любви. История восьмая
Категории:
Традиционно
Потеря девственности
Романтика
Подростки
Фетиш
Фантазии
Странности
Классика
Случай
ИСТОРИЯ ВОСЬМАЯ. Рассказывает Марина:
— Когда это случилось, я снималась в кино. Мне было всего 18 лет, и это был уже второй мой фильм. У меня была одна из «ведущих ролей второго плана», и работать приходилось много. Я была талантливой актрисой, мне все это говорили, даже враги, и сама я знала это, — но кинокарьеру я потом бросила, и в ГИТИС поступать не стала. Почему — станет понятно позже.
В этом фильме у меня была одна развернутая голая сцена. Собственно, кадры, где я целовалась со своим киновозлюбленным (его играл Сергей К., 32-летняя кинозвезда), я отыграла одетой, в халате с приспущенными плечами, которые и попали в объектив, — а короткие моменты, где герои показываются полностью голыми (как же без этого), за нас отыграли дублеры.
Кроме одного: по сценарию сцена кончалась тем, что я, голая, падаю в огромную бочку с зеленой краской, и в ней даже что-то «играю» — кричу, барахтаюсь, изображаю бурю чувств…
Все дублерши наотрез отказалась выполнять этот трюк, и мне внушили, что иного пути нет: придется раздеваться догола и нырять в краску. Конечно, если б я была кинодивой со стажем, мне бы отыскали замену, — а так…
Хоть бочка была широкой и неглубокой, падать было невысоко (метр), а краска, по клятвенным уверениям гримера, прекрасно смывалась (забегая вперед, скажу, что он не наврал: смылась за какой-то час), — я страшно боялась этой сцены. Боялась настолько, что за несколько ночей до съемок меня преследовал кошмар: я тону в краске, и она поглощает, облепляет, всасывает меня…
Пришел день съемок. Перед этим я тренировалась прыгать в бочку (только не с краской, а с водой) под руководством инструктора — чтобы не ушибиться о края. Тренировалась я, к слову сказать, не голой, а в плавках и купальнике. У меня прекрасно получалось, плавала я, как рыба, — но все равно страшно боялась. Настолько, что другой важный факт — первое в моей жизни голое появление перед камерами — как-то не осел в сознании. Вернее, я понимала, что вот, мол, пришел и мой черед сняться «в этом», — но эмоционально я не прочувствовала это: все мои чувства сосредоточились вокруг бочки с густым зеленым месивом.
Момент выхода к бочке я помню, как в тумане. Я разделась в переодевалке догола, одела съемочный халат, меня причесали, напудрили («вот нелепость!», думала я, — «все равно буду зеленой, как лягушка»)… вышла на площадку, меня спросили: «готова?» Я, не помня себя, кивнула, скинула халат по сигналу режиссера… крикнули «мотор» — и я пошла.
Как сейчас помню: никакого шока от того, что я вышла голой перед десятками мужских глаз, не было; просто где-то внутри я сказала себе: ну вот, свершилось… Все мои мысли занимал предстоящий трюк.
Перед падением я должна была отыграть коротенькую сцену потасовки, где герой Сергея случайно толкнет меня в бочку. Даже то, что Сергей (с котором я целовалась по сценарию всю последнюю неделю) впервые видит меня голой — и не только видит, но и щупает меня за все мое — не волновало меня, так я боялась падения. Я играла возмущенную героиню, а внутри у меня гудел какой-то липкий холодок.
Когда Сергей толкнул меня в бочку — я была бесчувственным автоматом, который просто констатировал: «ну вот…» Падая, я даже не успела вспомнить, чему меня учил инструктор, и только чудом не ударилась об край.
Краска оказалась обжигающе холодной. Они даже не догадались подогреть ее… Был июль, на дворе стояла жара, и контраст температур был просто убийственным. Упав в краску, я сразу погрузилась глубоко, коснувшись попой дна, и немного ушибла ногу; в шоке от холода и от того, что мне залепило уши и ноздри, я човгала какое-то время ногами по скользкому дну и вынырнула не сразу, а спустя некоторое время.
Вынырнув, я сразу глотнула ртом воздух и принялась отчаянно прочищать глаза и нос. Я начисто забыла о том, что мне нужно играть, и хотела только одного: увидеть дневной свет и нормально дышать носом. Краска была густая, как мазут, она облепила меня всю, и я немного запаниковала…
Когда я все прочистила и открыла глаза, — обнаружила, что на меня смотрят камеры, а режиссер кричит: «ну, что ж такое? Марин! Забыла?»
Правда, возмущение в его голосе было напускным, и на меня все смотрели очень сочувственно, особенно Сергей. Я посмотрела на густо-зеленую муть, в которой стояла (краска доходила мне до ключиц), представила, какой у меня вид, — и мне вдруг стало смешно. Я представила: из густой жижи вдруг выныривает скользкий зеленый чудик, отряхивается, фыркает… Весь страх вдруг куда-то ушел, и осталось чувство какого-то невозможного, отчаянного хулиганства. Я хрюкнула от смеха…
Режиссер кричал мне: «Ну что такое? Маринчик, не теряйся, прошу тебя! Ты ведь второй раз туда не прыгнешь, правда?» Я мотнула головой, подняв фонтан зеленых брызг. «Ну, тогда давай ныряй еще раз, выныривай, и — все по сценарию. Готова? Поехали! Мотор!..»
Пришлось отснять три дубля этой сцены, — три раза я, стоя в бочке, с головой окуналась в краску и три раза выныривала, отплевываясь и ругая Сергея (вернее, его героя) на чем свет стоит. Режиссеру все казалось, что я неестественно выныриваю и вяло отплевываюсь. Только когда я подняла настоящую зеленую бурю и забрызгала вокруг все, что смогла — тогда он сказал: «Ладно, вроде годится. Маринчик, спасибо тебе, — прости нас, ради Бога, и иди мойся. Перекур!»
Я даже вошла во вкус купания в краске (во всяком случае, это оказалось совсем не страшно, не противно и очень весело) — и совсем позабыла, что я — совершенно голая, на мне нет ни тряпочки… Я вспомнила об этом только тогда, когда мне прямо в бочку спустили лестницу, я вылезла по ней на площадку, и ветерок стал холодить мне кожу.
Вот когда во мне закипело… не знаю даже, как и назвать! К тому же Сергей встретил меня со странной улыбкой, полустыдливой, полусочувственной, — и она же читалась на лицах всех, кто смотрел на меня. Меня распирали панические мысли: я голая, вся в краске, похожа Бог знает на кого, все видят мои «красоты», Сергей смотрит на меня, я показываю себя в таком вот виде… Я не выдержала — и истерически засмеялась.
Сергей заулыбался шире и сказал, что я выгляжу эффектно, как никогда. Он старался смотреть мне в лицо, но я видела, как его взгляд тянется к моей письке, как к магниту. Я ответила ему что-то, комически взбив липкое месиво у себя на голове, еще недавно бывшее моей прической; он сказал мне, что у меня слишком крикливый макияж, — и мы отошли от злополучной бочки.
Краска лилась с меня ручьями. Я замерла в полнейшей растерянности, не зная, что делать: халат на выкрашенное тело не оденешь, к душу идти тоже нельзя — я была липкой и мазучей, как свежевыкрашенная скамейка. К букету эмоций по поводу наготы и «эффектного вида» добавился еще и страх запачкать собой все на свете. Я была молоденькой девчушкой и, несмотря на статус восходящей звезды (которая так и не взошла, хи-хи), была объектом всеобщих придирок, как всегда бывает с молодыми; особенно старались технички. Я была совсем неконфликтной, и старалась избегать всяких выяснений…
Режиссер куда-то делся, и мной никто не занимался. Меня бросили! Все только глазели, улыбались, хихикали, шушукались — но никто не сказал мне, что делать. А спросить я стеснялась. Я и сейчас стеснительная, а тогда… я представила, как пристаю ко всем подряд — голая, с ног до головы в краске, — стараюсь никого не запачкать… нет, это было совершенно невозможно!
Я стояла в ступоре, Сергей стоял со мной рядом и пытался меня развлечь. Меня раздирали противоречия: с одной стороны я видела, что он не хочет бросать меня неловком положении, и была благодарна ему; с другой — ведь я была голая… Я стояла прямо перед ним во всей красе. Тело у меня было зрелое, с большой грудью, широкими бедрами и очень волосатым Этим… Я смотрела на свое тело, в котором не было ничего человеческого — блестящее, как …латекс, густо-зеленое, ровного резинового оттенка, — видела свои голые соски, бедра…
И вот тогда меня начало томить особое чувство наготы. Оно забурлило и вскипело во мне, оно прямо выливалось из меня!.. Это чувство было знакомо мне и раньше, но совсем немного (публично я никогда не раздевалась), — а сейчас оно просто затопило меня, как жижа, в которую я ныряла. Краска на коже не ослабляла, а усиливала это чувство: ветерок холодил ее, и каждой клеточкой я вдвойне и втройне чувствовала, что я ГОЛАЯ…
А самое ужасное — я почувствовала возбуждение! И оно возрастало с каждой секундой… Хоть я была тогда еще девушкой, — но сладкие волны в теле мне были ой как знакомы! Они мучили, они просто распирали меня — и мне хотелось… не знаю, чего мне хотелось! Хотелось, чтобы меня просверлили взглядами, чтобы схватили грубо, как тряпку, как вещь, окунули в краску, вывозили в грязи, облапали бы мне всю срамоту, застыдили бы меня до смерти…
Я даже не догадалась зайти за заслонку, и стояла у всех на виду. Слой краски, покрывавший меня, был очень густым, и я начала снимать краску руками с тела и с волос. Но она уже сильно загустела, и я только размазывала ее по себе, как клейкий гель.
Мы с Сергеем стояли там, наверно, полчаса. За это время съемочная группа ушла, и мы остались почти что одни. Несколько человек спрашивали меня, почему я не иду мыться, и я отвечала, что еще не обсохла и боюсь запачкать все на свете. Каждый раз, когда со мной, голой, кто-то заговаривал, я обливалась внутри стыдной волной. Никогда не думала, что собственное голое тело может так волновать! Впрочем, я просто забыла, как когда-то, года три назад, раздевалась догола, становилась перед зеркалом, обсматривала себя, любовалась — и мастурбировала до звона в ушах…
Сергей развлекал меня. Он был очень мил; ему удалось вывести меня из ступора, и я даже расшалилась — мазнула ему рукой нос и щеки. Прошло минут сорок, и я почувствовала, что меня будто затянули в полиэтилен, как колбасу, а волосы превратились в колючую арматуру: краска высохла. Меня это и смешило, и пугало; я сделала попытку пройтись — и обнаружила, что краска тянет кожу так, что даже трудно ходить. Я ойкала и визжала, возбуждая в Сергее сочувствие… И тут он сказал:
— Марин, а давай ко мне? На машине? Небось душ закрыли уже…
Я страшно удивилась.
— Вы что, Сергей Анатольич? Я же вам запачкаю все на свете… Будет вам в машине креативный дизайн…
— Ну чего ты запачкаешь? Ты подсохла уже, и мы тебе халатик твой подстелим. Сядешь на него — и все… А дома у меня вымоешься как следует.
В киношном душе были вечные проблемы с горячей водой, и я заколебалась.
— А… а…
— Бэ, — передразнил меня Сергей. — Столько целовались, а она еще акает!
— Ну, так то ж в кино, понарошку! — протянула я — и вдруг поняла, что мне ужасно хочется поехать к нему. Вот так вот: голой и в краске. Экстрим!.. У меня аж нервы все искрами взвились… в душе-то я была отпетой хулиганкой, хоть и стеснялась это показывать.
Такого приключения у меня еще не было… Когда мы отъезжали, меня вдруг как ударило:
— Одежда! Моя одежда! И вещи… Я все забыла в гримерке!!!
— Ну, ну… возвращаться — плохая примета, сказал Сергей, хитро поглядывая на меня в зеркало.
— Ну Сергей Анатольич, ну вы что! Как же я буду… вот такая… (я стеснялась сказать «голая»)… вот ТАКАЯ — посреди города? А как я от вас пойду?
— А зачем тебе от меня идти? Останешься жить у меня. Наложницей…
— Э нет. Лучше уж вы моим наложником будете — подхватила я, растворяясь внутри от сладкой жути: что же будет? Приключение, в которое я влипла, волновало меня до дрожи. О Сергее, как и обо всех актерах, шла стыдливая молва, — но для меня, малолетней пацанки, это только добавляло шарма…
Кода мы приехали, уже стемнело. Я вылезла на асфальт, в ужасе оглянулась, нет ли зрителей, — и скорее натянула халат, который, к моему удивлению, даже не прилип к попе. Тело было шершавым, как цемент… Входя в лифт, я смертельно перепугала какого-то пьяного, который заорал благим матом, увидев меня; я тоже перепугалась и завизжала — мы напугали друг друга, как мультяшные звери.
— Ничего, теперь будет меньше пить, — сказал Сергей. — Упился так, что зеленые чертяки мерещатся…
— Вот спасибо! Это я, по-вашему, зеленая чертяка? — возмутилась я, скрестив зеленые руки на груди.
— С точки зрения пьяного, конечно, — уточнил Сергей, — и мы до самой его квартиры бесились и хохотали: я корчила дикие рожи, изображая «чертяку», а Сергей отвечал мне.
Входя к нему, я ощутила холодок внутри; к тому же взгляд мой натолкнулся на то, отчего я снова вскрикнула.
Это было зеркало, обыкновенное стенное зеркало напротив двери. И в нем — темно-зеленый, как лягушка, монстр с колючей травой вместо волос, босой, в перепачканном халате нараспашку… Я, поколебавшись секунду, сняла халат (хоть я и провела голой в обществе Сергея целый час, но раздевание требовало мужества) — уж очень любопытно было посмотреть на себя…
Да-а-а… Тогда уже краска высохла, и я вся была, как пластилиновая или пластмассовая — а я еще представила себя сразу после трюка: мокрая, блестящая, как из болота… Я снова истерически расхохоталась; к тому же я вдруг почувствовала, что возбуждение, копившееся во мне, никуда не делось… Увидев себя голой, и рядом с собой — Сергея, я вдруг как-то очень ясно осознала, ощутила, что я рядом с Сергеем — голая, доступная…
Я развернулась к нему, все еще продолжая смеяться… А он вдруг говорит мне — голосом, от которого у меня побежали мурашки:
— Марин! А что я предложу тебе… Ты игрунья? Любишь игры?
— П-п-пожалуй… — Я еще не понимала, но внутри все замерло.
— Вот и я так думал. А давай сыграем в игру?
— В какую? «Покрась партнера»? Мы уже сыграли в нее…
— Нет, — в интеллектуальную!.. В «самую стохастическую из всех игр», как писали Стругацкие: в орлянку. В орел и решку то бишь.
Я смотрела на него во все глаза. А он продолжал:
— Смотри: вот монетка. Два рубля. Выпадет орел — девочка Марина попытается угадать, чего мне сейчас очень хочется. Больше всего на свете.
— А если решка?
— А если решка — тогда я попробую угадать, чего очень хочется девочке Марине. Ну? Идет?
Отчаянный калейдоскоп завертелся во мне; все это манило меня такой запретной и сладкой жутью, что я сказала:
— Идет. Бросайте.
Сергей взял монетку, артистично повертел ею передо мной, сказал «вуаля» — и бросил…
Решка!
— Что ж, угадывайте, — сказала я, изогнувшись в позе, которую не следовало принимать…
Сергей на цыпочках подошел ко мне, изображая таинственную походку… и вдруг — ухватил меня одной рукой за попу, другой за лобок — и проник пальцами ТУДА…
Меня пронзил такой сладкий ток, что я вскрикнула, дернулась, и… в общем — не отпрянула, не убежала — а раздвинула непроизвольно ноги, дав его пальцам проникнуть глубже…
А там — все хлюпало так, что по ногам текли липкие струйки. Сергей щупал, теребил меня там, где все просто кричало, требовало его прикосновений… И я лишилась воли. Его пальцы свели меня с ума, они проникали в самые сладкие, самые запретные мои уголки — и во мне расцветали сказочные цветы и радуги, одна за другой… Я только шептала «вы что… вы что… Сергей Анатольич…», извиваясь от наслаждения в его руках, зажавших мой таз с двух сторон.
Он смотрел мне прямо в глаза. Вначале мы молчали, потом он сказал:
— Какая мокрая девочка… Мокрая, липкая, зеленая… Лягушонок. Ну, угадал? Угадал желание?..
Я молчала; мне было стыдно признаться, что — да, угадал, угадал лучше меня самой; кроме того, удовольствие было таким мучительным, что я не могла говорить. Я только думала: сейчас наверняка будет ЭТО… и еще думала: но ведь я вся в краске… я зеленая, смешная,… противная, — как же так?
А впрочем, вру: ничего я тогда не думала — так было приятно. Наслаждение вышибло из меня все мысли… Сергей вытащил из моей письки руку, перепачканную зеленым, и мазнул мне нос мокрым гелем:
— Ну-с, все ясно. И давно это с вами? Нужны радикальные меры, — и повел меня к дивану, придерживая за попу. Я упиралась только первый миг — а потом ноги сами пошли, и я легла, не думая ни о чем… Сергей присел рядом, положил руку мне на лобок…
— Ну? Сим-сим, откройся, — и я раздвинула ноги, подставляя ему то, что горело и полыхало… Ооо, какое наслаждение! как стыдно, и как хорошо! Стыд был мучительным, но я ничего не могла с собой поделать, и откровенно подставлялась Сергею, как отпетая шлюха.
Вдруг Сергей залез на диван, навис надо мной, рывком спустил трусы — и я увидела ЕГО. Впервые в жизни. ОН было красный, почти багровый, — и огромный, как бивень; ОН стоял колом… Внутри мелькнуло: «ну, вот…»
Я знала, что нужно протестовать, отбиваться — но только зажмурилась, разлепив веки, слипшиеся от краски… а Сергей вдруг ухватил мои соски — и стал мучить их сквозь шершавый слой краски, стал мять мне грудь… ууууу, это было невыносимо!!! Он приговаривал: «ага, вот какие у нас желания… это угадать не трудно… Вот тебе, и вот, — И ВОТ…»
На этих словах он вдруг навалился на меня — и я почувствовала, как в меня тычется, входит, проникает большое, твердое, сминающее меня в лепешку…
Этого хотелось, хотелось страшно, — моей измученной письке хотелось полноты, хотелось, чтоб ее расперли, наполнили доверху… Было очень приятно и очень страшно. Потом, когда твердое внедрялось в меня глубже, глубже, тверже, настойчивей — появилась боль; она нарастала по мере того, как ОН буравил меня, — и вот я уже кричу, вою от невыносимой боли: ОН рвет, терзает меня, шматует в клочья…
Я металась, орала, обезумев от боли и страха, — и вдруг ощутила, что боль стихает, и я заполнена доверху, до конца; твердое и пульсирующее ритмично подминает меня, распирает… и от толчков — тепло, сладость и какое-то невиданное чувство полноты, неописуемое, одуряющее… Я так удивилась, что открыла глаза.
Надо мной навис Сергей; он сверлил меня вглядом — и толкал, толкал меня, входя в самое мое нутро; я вдруг как-то очень остро ощутила, что я в его власти, я — жертва, бессильная рабыня…
Я не могу сказать, что это было приятно так же, как первые прикосновения к письке, — это было скорее каким-то поразительно новым чувством, заставившим меня давиться и хватать воздух… Сергей шептал мне, постепенно усиливая напор: — Аа, запела по-новому, кинозвезда? Ага? Нра-а-авится колбаска в потрохах? Нра-а-а-авится, ой нравится девочке, — и он трахал меня все исступленнее, и я уже «подмахивала» ему, чувствуя, что он заполнил меня до ушей… В голове вертелась одна-единственная мысль: «ВОТ И ВСЕ!.. Меня ебут. Трахают. Я уже не девушка. Меня имеет мужчина. Я занимаюсь сексом. Настоящим сексом. Боже!..»
И еще подумалось, что не наврали: ЭТО действительно очень больно и очень приятно…
Я возбудилась до озверения; Сергей терзал мне груди, и я извивалась под ним, как рыбка на сковородке; я забыла о том, что вся в краске, обхватила Сергея руками, ногами — и подалась навстречу ему, чтобы он проник в меня глубже, еще глубже, до самого сердца…
Внезапно Сергей дернулся, застонал — и твердое во мне тоже дернулось — раз, другой, третий… я почувствовала в себе влагу, горячую, обволакивающую — и застонала вместе с ним. Он дернулся еще, вдавился в меня до последнего — и рухнул мне на грудь… Я была возбуждена до безумия и продолжала «подмахивать» по инерции; я не знала, что женщина должна кончить «отдельно», и думала что оргазм бывает один на двоих. Из меня что-то щекотно вытекало — наверно, кровь и сперма.
Сказать, что я была потрясена — не сказать ничего; я была раздавлена, опустошена, я сходила с ума от желания, от подсасывающей щекотки во всем теле — и от впечатлений, от чувства ПОСВЯЩЕНИЯ… «Меня трахнули. Я уже не девушка. Я стала женщиной» — эта мысль кричала во мне, и я переполнялась каким-то новым чувством, которое невозможно описать. Тогда мне даже было все равно, кто меня трахнул — Сергей или кто-то еще — я просто была потрясена приобщением к Этому…
То, что было потом, ужасно удивило меня: Сергей, привстав с меня, долго и недоуменно смотрел мне между ног, а потом спросил меня: «Мариш, у тебя месячные?» Я протянула- «не-е-е-ет…», еле разжав губы. Мне хотелось, чтобы он щупал, буравил меня, разорвал меня на куски, и я не знала, как ему сказать об этом, и только дергалась на кровати…
Сергей вдруг посмотрел на меня как-то странно, и сказал другим голосом:
— Ты что… почему ж ты не сказала мне, что ты девушка? А, Марин?
— А что-о? — простонала я. Мне и в голову не могло прийти, что для него это важно.
— Как что? Послушай, Марин… — Он даже слез с меня и присел на край кровати. — Так ты девушка?
— Оооооууу, — отозвалась я, с трудом приходя в чувство. — Была. Десять минут назад…
— Слушай… Я бы никогда… Прости меня. Прости, пожалуйста! — он вдруг схватил меня за руку. — Я думал, что ты…
— Что ж вы думали?
— Ой, только не называй меня на вы больше! Давай: я для тебя Сережа, ты — Маринка, Мариночка… хорошо? Ну вот и славно. Я думал… Ты в самом деле не понимаешь?! Ну хорошо. Как бы тебе объяснить… Поскольку ты оказалась в кино — ты, конечно, талантище, я это без лести… но такие девушки, как ты, за один талант в кино не попадают. Понимаешь? Вот я и думал, — раз ты снимаешься…
— …Значит, я проститутка. И со мной можно вот так… — Я вдруг все поняла.
— Ну почему «проститутка»? Так про актрис не говорят; говорят — «без комплексов», «раскрепощенная». Целеустремленная, говорят… Марин! Мариночка!..
Но я уже плакала, зажмурив глаза, чтобы в них не натекла краска.
— Марин! Ну прости меня! Я… Ёлки зеленые, неужели ты вечно будешь вся в этой краске? Идем в душ. Идем, ну идем же… Идем. — Он поднял меня, и я, всхлипывая, пошла за ним. Зверское желание жгло меня, и от одной мысли, что Сергей будет сейчас мыть меня, я прямо-таки истекала соком, не прекращая плакать…
— Ну ладно, Марин!.. Ничего обидного в этом нет: так все делают. Все начинающие актрисы. Как тебе удалось обойтись без этого? У тебя протекция? Родственники?..
— Нет, — всхлипнула я, — нет никакой протекции. Просто понравилась Палычу (это наш режиссер). Он меня видел в «Женщине для души», и… Думаете, он не предлагал, не наседал? И он, и директор картины, и операторы?.. Знаете, как… — и я разревелась уже всерьез — не потому, что сильно обиделась, а потому, что эмоции во мне зашкалили и потекли из меня, как из дырявой грелки.
— И ты что, ни в какую? Ай да Маринка, ай да кузнечик! А как же ты на меня?.. впрочем, ладно. Проехали. Скажи мне… только не стесняйся, ты ведь теперь женщина, — ты кончила? У тебя был… ну, оргазм? По-моему, нет. А?
— Не знаю, — прохныкала я, заходя в ванную, и вдруг ахнула от неожиданности. — Ну и ну!..
— Что, нравится? Мы тут вдвоем поместимся… Ну, Маринчик, ну — простила меня? Да? — и Сережа как-то очень нежно, по-отцовски, обнял меня. Я, вдруг ощутив доверие и заботу, прижалась к нему, измазав его зелеными разводами. Отца у меня, кстати, никогда не было…
Ванна у Сережи была не просто большая — она была огромная, как бассейн, да еще и с мягкими бортами. Пока она наполнялась, я лежала, получая зверский кайф от того, что моя кожа, высушенная краской, смачивается теплой водичкой… Голый Сережа сидел рядом, и я с интересом рассматривала его мужское хозяйство.
— Что ж ты так смотришь? — И Сережа с комическим любопытством склонил голову, как птица, — Ничего выдающегося. Да не смотри так, а то опять вскочит! Что потом будем делать? Аль не видела никогда?
— Нет, — честно ответила я, и …Сережа раскрыл рот.
— Что ты, — серьезно? Мариш, — а сколько лет тебе?
— Женщине не задают таких вопросов, — улыбнулась я, и Сережа тоже улыбнулся.
— Ну вот, улыбаемся уже… Отчего ж не задают? Это старухам не задают. А таким молодым красавицам, как ты, очень даже задают… Ну сколько? — двадцать два? Двадцать три?
— Не поверите, — сказала я.
— Что, больше? Ты выглядишь свеженькой-свеженькой такой…
— …Ага, зелененькой-зелененькой, — продолжила я. — А восемнадцать не хотите? Я ведь только школу недавно кончила…
Удивлению Сергея не было предела. Он смотрел на меня во все глаза, а потом подлез поближе — и, обняв меня, очень серьезно и доверительно сказал:
— Вот оно что… Ну я и дурачье, доложу я тебе. Я просто… просто посмотрел на все не с той стороны. Понимаешь — раз ты уже согласилась ехать ко мне, — значит… Так я подумал. Дурак потому что. А ты ведь совсем на школьницу не похожа. Ты чудная, Марин, ты красавица редкая. Чудо просто. Даже так, — он провел рукой по моему зеленому плечу, — даже зелененькая. Совсем как огуречик. Маринчик-огуречик-кузнечик. Можно, я так буду тебя называть — Кузнечик?
Ванна наполнилась. Краска на мне размокла и мазалась, выпачкав Сергея с ног до головы, но не смывалась. Под слоем краски была кожа, густо подкрашенная зеленым, и я испугалась.
— Ничего, сейчас вымоем тебя с мылом, и волосики беленькие твои отмоем. А нет — покрасишь еще раз…
— У меня не крашенные… Натуральные, — сказала я. — Честно. Никто не верит.
Волосы — моя гордость: они не слишком длинные, до ключиц, но такие светлые, что в тени кажутся седыми. На солнце они переливаются лунно-серебристыми и золотистыми оттенками. К тому же они очень густые — и совершенно прямые, как водопад. Они у меня всегда светлее кожи, даже зимой, хоть я совсем не смуглянка. Врачи говорили, что у меня какой-то совершенно особый пигмент, почти белый, с бежевым отливом. Моя грива — блестящая, на солнце прямо глаза слепит, и кажется, будто я в световой короне. Многие говорили мне, что никогда не видели такого нежного и красивого цвета. И ресницы, и брови у меня светлые… а глаза карие. Вот такое сочетание…
…Сережа любовно, бережно намылил мне тело, стал смывать с меня краску — и возбуждение нахлынуло на меня с новой силой. Смотрю — и у него член подимается… и не знаю, как быть и как сказать ему. Но сам он все понял:
— Маришка! о, да ты, кажется… девочка моя!.. Давай откровенно, — мы ведь переспали, как никак, и я сделал тебя женщиной, — ты хочешь еще секса? Ты хочешь, чтобы я снова ебал тебя? — да, это так называется, что поделать… Или тебя довести до оргазма? Хочешь кончить? Как ты хочешь? Мариш, заказывай музыку! Ты — главная… Не стесняйся!
Я не знала, что сказать. Мне было страшно стыдно — и вместе с тем желание было просто невыносимым.
— Маринчик! Ну не стесняйся, — он снова нежно, заботливо обнял меня, — ты уже взрослая девушка. Не девушка — женщина. О таких вещах нужно говорить совершенно открыто. Если ты не хочешь — я потерплю…
— Вы… выеби меня, — произнесла вдруг я совершенно неожиданно для самой себя. Произнесла — и провалилась в жуткий стыд. Даже зажмурилась.
— Ну вот, — видишь, как просто, — обрадовался Сережа. — Я, честно говоря, ужасно хочу тебя. Еле сдерживаюсь. Такие уж мы, мужики, кобели… Давай только теперь — по-настоящему. Сейчас… — Сережа выдернул пробку, чтобы слить воду. — А ну — дай-ка мне личико, — и он начал мыть мне рот и подбородок мягкой губкой. Это было очень приятно и прикольно: он тыкал мне мыльную пахучую губку в нос, а я фыркала, как лошадь, и смеялась. Умыв меня, он сказал:
— А теперь — давай, как Захар и Лина (это наши герои в кино), — и прильнул к моему рту…
Вот когда я ощутила, что такое настоящий поцелуй! Наши с ним «киношные» поцелуи меня очень волновали — вернее, не меня, а Лину… это сложно объяснить — актеры поймут меня, — но ЭТОТ поцелуй… Сережа обволакивал мой рот нежнейшей пленочкой ласк, он был и требовательным, и бережным, и умопомрачительно близким… Через секунду я ныла и обхватывала Сережу руками и ногами, скользкими от мыла и краски.
Зеленая вода, в которой мы сидели, слилась, и Сережа взялся за мою письку, не прерывая поцелуя. Эта ласка сразу с двух концов убила, разорвала меня — я почувствовала, как наполняюсь горячей лавиной, как растворяюсь, расползаюсь, истекаю в сладкой истерике… а тут Сережа еще сжал мой сосок… Я, кажется, кричала, и билась бедрами о мягкое дно, шлепая попой по остаткам воды, и умирала от невозможного блаженства, и хрипела, как раненый зверь.
— Ого… как хорошо девочке, — шептал Сережа, когда я лежала в изнеможении и боялась открыть глаза. ОНО все еще было во мне — ослепительное, сверкающее, невозможное… Я знала, что это оргазм, я не раз кончала от мастурбации, — но то был жалкий лепет в сравнении с ЭТИМ…
А Сережа тем временем залез на меня — и я снова почувствовала в себе твердое. Я была вся мягкая, размокшая, податливая, как масло, — и он постепенно входил, вплывал в меня… Было немного больно, но совсем не так, как в первый раз, — и снова появилось это неописуемое чувство полноты, заполненности доверху, до ушей. Я снова вытаращила глаза от удивления: это чувство существовало как бы отдельно от возбуждения, оно было особым, терпко-горьковатым: мне хотелось принять член Сергея как можно глубже, дать ему пройти в меня до глубины, открыться ему, слиться с ним. Это было животное, безумное чувство…
Сергей медленно, нежно трахал меня, и параллельно мылил мне волосы, ласково месил в них шапмунь с краской, поглаживал меня, обмазывая мыльной смесью мое тело… Он сам был почти такой же зеленый, как и я, и пена был зеленой, и вся ванна. Да уж, никогда не думала, что первый мой секс будет «в зеленых тонах»… Сережа был таким нежным, что мне вдруг пришла в голову нелепая фантазия: он — мой отец, и он трахает меня, но таким вот особым образом — по-отцовски… От этой идиотской фантазии я вдруг почувствовала, как во мне снова разгорается Это…
-Аааа… Еще, еще, Сереженька, — молила я, забыв о стыде, и подмахивала ему, пытаясь насадиться на него до упора. Сережа увеличил напор, и снова было больно, — но мне уже было все равно… Шампунь и краска обволакивали мое тело, Сережа гладил и месил его, трахая меня все сильней… и все это смешалось в такой невообразимый коктейль, что… аааааа! Оооааааа!..
— Мариш… Ласточка… Я не выдержу. Я тебя потом ручкой… или язычком… хорошо? — хрипел Сережа, всаживаясь в меня до упора. Я не очень понимала, что он имеет в виду, но кивнула, — и он, как тогда, вдруг застонал, забился на мне — и внутри меня разлилась горячая жидкость… Я хотела еще, еще и еще — но Сергей не стал ложиться мне на живот, а, переведя дух, сказал:
— Теперь давай займемся девочкой. Тебе когда-нибудь делали куни?
— Куни? — переспросила я. Я в самом деле не знала…
— Так… Понятно. А вот что, — и он, сполоснув мне письку водой, предложил: — Садись мне на грудь. Вот так: я лягу, а ты садись.
Я, все еще не понимая, чего он хочет, села на него так, как он просил — и… Его язык коснулся меня, проник внутрь, втек в меня сладким ручейком…
Это было… было неописуемо!!! Я раскачивалась на Сереже и голосила, как ненормальная — а он мучил меня, беспощадно вылизывая меня везде-везде, в каждой складочке, и удерживал меня на себе — от его языка некуда было уйти, я была обречена на эту муку… Наслаждение было таким острым, что я заплакала — и ревела, как маленькая, когда кончала, умирая от этой странной пытки — жалящего, щекочущего языка в своей письке…
Потом мы долго мылись. Сергей был очень нежным; он долго мыл мне голову, вымывая краску из каждой пряди… Мы слили три ванны грязной воды, пока я вновь не стала чистой. Сергей насухо вытер меня, потом — повел на кухню, накормил, напоил чаем…
Я была …голая: никакой одежды у меня не было. Вообще.
…Какое блаженство — сидеть голой на глазах у Сергея, чувствовать свою наготу, открытость ему, чувствовать, как она нравится, возбуждает его — и переполняться всем, что произошло со мной… Я немного обалдела. Я почти не говорила — а только улыбалась и смотрела на него во все глаза. Я была как во сне, как пьяная, как сомнамбула…
Потом Сергей дал мне какие-то шмотки, довез до мосфильма — я забрала оттуда вещи, еле сообразив, где они и где я… Был уже первый час. Сергей подвез меня домой, я наврала маме про поздние съемки — и, не имея сил беспокоиться о правдоподобии своего вранья, убежала к себе и рухнула в постель — СПАТЬ…
В снах, которые снились мне, новообращенной Женщине, фигурировал Он — Сергей, заботливо, по-отцовски обнимавший меня. Он был нежным, надежным, мне было хорошо с ним — он сливался с моими давними детскими мечтами об отце, о сильных, любящих мужских руках…
Когда я проснулась — именно этот образ остался в моей памяти как знак всего, что произошло со мной вчера. Все остальное отошло на задний план — бочка с краской, зеленый панцырь на теле, стыд, боль, — и осталось только наслаждение, чувство Приобщения — и по-отцовски нежный и сильный Сережа…
Я открыла глаза с чувством какой-то новой, тихой радости: все вокруг меня будто светилось, приобрело новый, свежий смысл. Сергей! Сережа… Моя разъебанная писька ныла, и терли трусы, и было больно мочиться, но я все равно была счастлива. Больше всего я жалела тогда, что все номера с нашими поцелуями уже отсняты…
Весь следующий день я ждала на съемках, что Сережа позовет меня к себе — но он отходил, отворачивался, и я плакала в туалете. Уже все разошлись, когда я вышла с заплаканными глазами — и натолкнулась на Сережу.
— Что вы… что ты здесь делаешь? Ты разве не ушел?
— Почему ты плакала?
— А… а разве непонятно?
…В тот вечер Сережа, раздев меня, увидел, как покраснела моя писька, и сказал, что мне надо воздержаться какое-то время — но я так хотела секса, что ничего не желала слушать. Вернее, я не испытывала большого возбуждения — боль все-таки давала о себе знать, — но мне страшно хотелось заново ощутить Все Это: что я женщина, меня хотят, насилуют, ебут, что я трахаюсь «по-настоящему»… и Сережа трахнул меня.
Было очень больно, и физического кайфа почти не было, — но я терпела, как капризная девочка, объевшаяся шоколада, и была счастлива…
Разъебанная писька моя быстро зажила, и мы трахались после каждой съемки. Спустя две недели после нашего «зеленого» секса я узнала, что беременна. В тот же день Сережа, не зная этой великой новости, вдруг предложил мне пойти за него замуж — прямо во время секса, ввинтившись в меня по самые яйца. Правда, он поставил условие: никаких съемок:
— Каждая новая роль — новые кобели, новые постели… Я не хочу, чтобы ты стала проституткой. Ты самая чистая девочка из всех, которых я знаю… аааааа… вот тебе, и вот, и вот!.. Только я буду… буду ебать тебя. Ты моя. Ты… ты… Ты согласна?
И я пообещала ему, разрываясь от дикого наслаждения. Правда, я уже согласилсь на одну роль — но поклялась Сереже, что откажусь.
…Однажды — мы уже были женаты — я спросила его:
— Почему ты… почему я понравилась тебе вот такая — в краске? Почему ты не вымыл меня перед Этим? Тебе не противно было трахать такое зеленое страшилище?
Он ответил:
— Ты знаешь… во-первых, ты столько стояла рядом со мной — голая… хоть ты и была в краске, но я успел страшно возбудиться. Я дико хотел тебя и не мог ждать. Я просто лопнул бы… А еще… это очень странно, но — почему-то краска добавила какой-то остроты, терпкости, пикантности… Не знаю, почему. Ты была такая зеленая, такая шершавая, смешная, как резиновая куколка или чудик из мультика. Я и сам этого не понимаю. Но… мне хочется повторить. Очень хочется. Ты не против, если я тебя еще раз покрашу?
И вечером он принес большую банку зеленой краски…
У нас также ищут:
очень много спермы на лицах, инцест порно рассказы кино, трахаться в нолик, трахающиеся семейка видео, Брюнет лижет через трусы возбужденный клитор подруги, миньет начинающий, инцест рассказы дед, порно онлайн принужденный инцест, смотреть порно рука в пизде бесплатно, смотреть онлайн лесби фистинг, в панталонах ебут рассказ, выебать до матки, порно сперма на лице школьницы, стефани ебут из лентяево, пожилые женщины в порно фистинге, русское порно гей трахнул спящего друга, порно видео инцест геев бесплатно, инцест по армянски онлайн, ебут везде, красотка сквирт видео hd, миньет до взблева, миньет без смс регистрации, случайно трахнул подругу матери, эротика смотреть онлайн целки, анальный фистинг в наказание, онлайн ролики русские инцест
